(no subject)

[veritty]

Сегодня я почувствовала себя живой — но не в течение дня, хорошего дня, когда я списалась с некоторыми людьми, которых давно хотела проведать, или когда успела всю работу в срок, или когда вкусно ела, или когда мы с отверженцами пересматривали О-2000 — это все хорошо, но живой я почувствовала себя, когда в пять утра настигло это лиминальное наслаждение, когда все хорошо и песня хорошая играет, а больше ничего и неважно; но еще больше — когда я открыла окно на кухне и вдохнула воздух.

Я не знаю, здесь такой же воздух, как и в Питере в конце весны, или другой, может, совсем немножко другой, но в этот момент меня распустило на множество маленьких частиц, растворило в нем, и вот я уже не вспоминаю, но чувствую, как чувствовала себя маленькая Верит (тогда еще даже не Верит) лет в 10, сидя на подоконнике на юге Петербурга и встречая рассвет. Хотя не то что бы я помню рассвет, но я помню воздух, который приходил весной — а я даже не люблю весну, и лето не люблю, или не любила, потому что они странные-ненастоящие, а осень тяжелая, настоящая, правильная; но сейчас мне кажется, что можно полюбить и лето. Можно же просто открыть окно.

Я забыла, что так бывает. Последние несколько недель — а может, месяцев, а может, лет? — я живу в какой-то мутной пелене, и дело не в депрессии, хотя, может, это изначально и ее рук дело, но в тяжелом разрыве с собой, в невозможности понять, зачем я делаю это, почему я делаю то — я так хочу? или так хотела какая-то я два года назад? или так вообще никто не хотел, но что-то когда-то заронило мне эту мысль, и она разрослась внутри, и теперь кажется, что надо? Или дело не в том даже, что я не “понимаю”, чего я “хочу”, а в чем-то еще, потому что я же даже не могу сказать, что я живу на автомате, хотя иногда, конечно, да, потому что я порой — даже часто — получаю удовольствие от своих действий, и разочарование, и радость, и другие эмоции; но все равно все какое-то… ненастоящее. Я долго борюсь с этим, долго живу с этим, и иногда не знаю даже, надо ли бороться, или надо принять, что это моя новая реальность, что бессмысленно пытаться ориентироваться на “классическую” Верит, образец 1.0, года этак 2013. (Я даже не помню, что было в 2013 году. А, вспомнила. Ну да. Или даже раньше.) Я иногда обнаруживаю себя рассказывающей кому-то — в основном О., в данный момент, — о себе те вещи, которые уже давно не являются правдой, но я привыкла так о себе думать, я так все определила и поняла уже очень давно, не расставаться же мне с этими привычными истинами? Что от меня останется, если я от них откажусь?

Может быть, в этом кроется причина — я никак не хочу нынешнюю себя встраивать ни в какие рамки, не хочу пользоваться никакими самоназваниями, не хочу давать определения вещам, которые рефлексирую и раскапываю — потому что я же не прекратила этого делать, я просто… прекратила их называть и закреплять, как эпохи литературы (и любого другого искусства) называют только тогда, когда они заканчиваются. Может быть, я тоже могу называть вещи только по истечению их годности.

Я ведь уже давно не классический экстраверт, не друг, который никогда не откажет во встрече, не человек-всегда-пишу-первый, я не цепляюсь за “недоступных” людей, я не трепещу перед “слишком рациональными” собеседниками, я даже почти не считаю всех автоматически более правыми чем я, — но если мне кто-нибудь сейчас скажет: ой, ищу человека с тысячью интересов, который учит много языков, снимает комнату с друзьями и зарабатывает деньги на путешествия, концерты и любые другие свои увлечения, которому иногда неделями не хватает сил написать друзьям, который первый месяц карантина довольно легко просидел дома, у которого самые близкие друзья — иностранцы, который не может читать книги и не смотрит фильмы и сериалы, который регулярно пишет прозаические тексты… который слушает кей-поп…….. (…) то… ну, я еще долго буду оглядываться, прежде чем пойму.

Себя так страшно называть и так страшно осмыслять концептами. Дело даже не в том, что я стала лучше и легче (и выдержит небо легко мои плечи), и мне сложно это пережить, но я же так привыкла. Даже меняясь, я все равно раз за разом возвращалась к привычным определениям, и тут я внезапно понимаю, что воспроизвожу их до сих пор — а это то, как я себя понимала, ну, десять лет назад.

Конечно, большую часть времени я просто — не думаю. Отключаю мозг. Хочу печь, и пеку. Хочу работать, и работаю. Хочу заниматься музыкой, и делаю шаги в этом направлении. Иногда даже: хочу не разговаривать с людьми, и прощаюсь, и отхожу ненадолго. Не хочу играть на гитаре, и неделями не трогаю ее. Наверное, это тоже хорошо и правильно, но — в моменты, когда приходится думать, когда приходиться говорить о себе, с собой или с терапевтом или с друзьями, я очень часто смотрю не в себя, а в концепты; и они отражают — чудесного, интересного человека, которого уже давно нет.

И иногда мне ее так не хватает.